Неточные совпадения
Эта простая мысль отрадно поразила меня, и я ближе придвинулся к Наталье Савишне. Она сложила руки
на груди и взглянула кверху; впалые влажные глаза ее выражали великую, но спокойную печаль. Она твердо
надеялась, что бог ненадолго разлучил ее с тою,
на которой столько лет была сосредоточена вся сила ее
любви.
Я не мог
надеяться на взаимность, да и не думал о ней: душа моя и без того была преисполнена счастием. Я не понимал, что за чувство
любви, наполнявшее мою душу отрадой, можно было бы требовать еще большего счастия и желать чего-нибудь, кроме того, чтобы чувство это никогда не прекращалось. Мне и так было хорошо. Сердце билось, как голубь, кровь беспрестанно приливала к нему, и хотелось плакать.
Разрыв становился неминуем, но Огарев еще долго жалел ее, еще долго хотел спасти ее,
надеялся. И когда
на минуту в ней пробуждалось нежное чувство или поэтическая струйка, он был готов забыть
на веки веков прошедшее и начать новую жизнь гармонии, покоя,
любви; но она не могла удержаться, теряла равновесие и всякий раз падала глубже. Нить за нитью болезненно рвался их союз до тех пор, пока беззвучно перетерлась последняя нитка, — и они расстались навсегда.
Пора сказать тебе несколько слов и поблагодарить Таню за записочку с первой станции. Именно будем
надеяться на бога
любви — он устроит один то, что настоящим образом не укладывается в голове. В одном уверен, что мы должны увидеться.
«Мой дорогой друг, Поль!.. Я была
на похоронах вашего отца, съездила испросить у его трупа прощение за
любовь мою к тебе: я слышала, он очень возмущался этим… Меня, бедную, все, видно, гонят и ненавидят, точно как будто бы уж я совсем такая ужасная женщина! Бог с ними, с другими, но я желаю возвратить если не
любовь твою ко мне, то, по крайней мере, уважение, в котором ты,
надеюсь, и не откажешь мне, узнав все ужасы, которые я перенесла в моей жизни… Слушай...
Тогда и отец стал смотреть
на связь сына с Наташей сквозь пальцы, предоставляя все времени, и
надеялся, зная ветреность и легкомыслие Алеши, что
любовь его скоро пройдет.
Вот и я…
на что я
надеялся, чего я ожидал, какую богатую будущность предвидел, когда едва проводил одним вздохом, одним унылым ощущением
на миг возникший призрак моей первой
любви?
— Так как же быть? — начал хозяин. — В моей первой
любви тоже не много занимательного: я ни в кого не влюблялся до знакомства с Анной Ивановной, моей теперешней женой, — и все у нас шло как по маслу: отцы нас сосватали, мы очень скоро полюбились друг другу и вступили в брак не мешкая. Моя сказка двумя словами сказывается. Я, господа, признаюсь, поднимая вопрос о первой
любви, —
надеялся на вас, не скажу старых, но и не молодых холостяков. Разве вы нас чем-нибудь потешите, Владимир Петрович?
— Советовать — боюсь. Я не ручаюсь за твою деревенскую натуру: выйдет вздор — станешь пенять
на меня; а мнение свое сказать, изволь — не отказываюсь, ты слушай или не слушай, как хочешь. Да нет! я не
надеюсь на удачу. У вас там свой взгляд
на жизнь: как переработаешь его? Вы помешались
на любви,
на дружбе, да
на прелестях жизни,
на счастье; думают, что жизнь только в этом и состоит: ах да ох! Плачут, хнычут да любезничают, а дела не делают… как я отучу тебя от всего этого? — мудрено!
— И это свято, что
любовь не главное в жизни, что надо больше любить свое дело, нежели любимого человека, не
надеяться ни
на чью преданность, верить, что
любовь должна кончаться охлаждением, изменой или привычкой? что дружба привычка? Это все правда?
История человечества наполнена доказательствами того, что физическое насилие не содействует нравственному возрождению, и что греховные наклонности человека могут быть подавлены лишь
любовью, что зло может быть уничтожено только добром, что не должно
надеяться на силу руки, чтоб защищать себя от зла, что настоящая безопасность для людей находится в доброте, долготерпении и милосердии, что лишь кроткие наследуют землю, а поднявшие меч от меча погибнут.
— Ты моя жена, уже полгода, но в твоей душе ни даже искры
любви, нет никакой надежды, никакого просвета! Зачем ты вышла за меня? — продолжал Лаптев с отчаянием. — Зачем? Какой демон толкал тебя в мои объятия?
На что ты
надеялась? Чего ты хотела?
Я долго колебалась, писать ли тебе это письмо, мне страшно подумать, какое ты примешь решение, я
надеюсь только
на любовь твою ко мне.
Отправляясь с сестрой в церковь, Бегушев
надеялся богомольем хоть сколько-нибудь затушить раздирающий его душу огонь, в которой одновременно бушевали море злобы и море
любви; он думал даже постоянно ходить в церковь, но
на первом же опыте убедился, что не мог и не умел молиться!..
—
Надеюсь, ваше превосходительство, что вы по крайней мере скушаете, — проговорил он. — Насчет
любви они помогают! — присовокупил он и тому
на ухо.
Было время, когда я думал твоей
любовью освятить мою душу… были минуты, когда, глядя
на тебя,
на твои небесные очи, я хотел разом разрушить свой ужасный замысел, когда я
надеялся забыть
на груди твоей всё прошедшее как волшебную сказку…
— Подумала… Вот как вы, женщины, дурно знаете нас. Но ты не должна быть похожа
на других. Наша
любовь ни с кем ничего не должна иметь общего: из
любви ко мне ты должна мне верить и
надеяться; из
любви к тебе я буду работать, буду трудиться. Вот какова должна быть
любовь наша!
Надеюсь, что один зоил не похвалил бы сего места, особливо ж нового, разительного сравнения чувствительных сердец, которые всегда стремятся к
любви, с цветком подсолнечником, всегда клонящимся к солнцу.
Надеюсь, что некоторые милые мои читательницы вздохнули бы из глубины сердца и велели бы вырезать сей цветок
на своих печатях.
«Почитай старших», «Не
надейся на свои силы, ибо ты — ничто», «Будь доволен тем, что имеешь, и не желай большего», «Терпением и покорностью приобретается
любовь общая» и пр. в таком роде писал я в прописях.
На Ольге женился по страстной
любви. С чувством своим он долго и мучительно боролся, но ни здравый смысл, ни логика практического пожилого ума — ничего не поделали: пришлось поддаться чувству и жениться. Что Ольга выходит за него не по
любви, он знал, но, считая ее в высокой степени нравственной, он решил довольствоваться одной только ее верностью и дружбою, которую
надеялся заслужить.
— Выйдя замуж за Михаила Андреевича, — продолжала Бодростина, — я
надеялась на первых же порах, через год или два, быть чем-нибудь обеспеченною настолько, чтобы покончить мою муку, уехать куда-нибудь и жить, как я хочу… и я во всем этом непременно бы успела, но я еще была глупа и, несмотря
на все проделанные со мною штуки, верила в
любовь… хотела жить не для себя… я тогда еще слишком интересовалась тобой… я искала тебя везде и повсюду: мой муж с первого же дня нашей свадьбы был в положении молодого козла, у которого чешется лоб, и лоб у него чесался недаром: я тебя отыскала.
Иногда среди урока он начинал мечтать,
надеяться, строить планы, сочинял мысленно любовное объяснение, вспоминал, что француженки легкомысленны и податливы, но достаточно ему было взглянуть
на лицо учительницы, чтобы мысли его мгновенно потухли, как потухает свеча, когда
на даче во время ветра выносишь ее
на террасу. Раз, он, опьянев, забывшись, как в бреду, не выдержал и, загораживая ей дорогу, когда она выходила после урока из кабинета в переднюю, задыхаясь и заикаясь, стал объясняться в
любви...
— Ради Христа, не увлекайтесь мной!.. Я думала, что вы больше жили, — так не надо!.. Не ходите ко мне, я вас не стану принимать… Оставьте меня… Дайте мне хоть вам оказать услугу… Право, лучше так… Сами себя будете больше уважать, легче обманывать себя будет. Ведь я не
на любовь надеялась, когда вас в наставники брала. Ан, нет, ни капельки!.. И теперь во мне никакой струнки не дрожит… Я — по-приятельски только… Простите за глупый опыт… — Она крепко сжала ему руку и быстро встала.
— Что будет с ней теперь? Как помочь и успокоить ее? Это была его обязанность, его долг!
На кого же могла
надеяться эта несчастная женщина, как не
на него. Если не из
любви, то из сострадания должен был он позаботиться о ней.
Ты слыхал, что такое Кенигштейн: твердыня
на скале неприступной, куда нога неприятельская никогда не клала своего следа и, вероятно, никогда не положит. И туда умели пробраться
любовь Розы и верность Фрица. Рассказывают, что комендант кенигштейнский, несмотря
на ужасный пример, в его глазах совершенный, склонился было за тельца золотого освободить нашего дядю, но что Паткуль слишком
понадеялся на заступление Петра,
на важность своего сана и великодушие Августа — и отказался купить себе свободу ценою денег.
— Моей!.. Боже мой!.. в каком она теперь состоянии?.. Я положил это прекрасное творение
на смертный одр, сколотил ей усердно, своими руками, гроб, и я же, безумный, могу говорить об утешении, могу
надеяться, как человек правдивый, благородный, достойный чести, достойный
любви ее! Чем мог я купить эту надежду? Разве злодейским обманом! Не новым ли дополнить хочу прекрасное начало? Она умирает, а я, злодей, могу думать о счастье!.. Завтра, сказал ты, Фриц…
— Я, я! — с болью в голосе продолжал он. — Я
надеюсь только
на твою всепрощающую
любовь… Ты поймешь, что действовать иначе я не мог, единственно потому, что безумно любил и люблю тебя. Он низко опустил голову.
С односторонней проницательностью и слепотой влюбленных он видел, что она что-то имеет
на душе, и
надеялся, что это «что-то» было начало
любви к нему.
Она
надеялась притом
на любовь князя Виктора,
на найденную ею в нем слабую струну княжеской чести,
на которой она за последнее время так искусно играла,
на его характер, забывая или не зная, что у юношей, после сильного напряжения воли, быстро наступает реакция, и что в этом состоянии с ними можно сделать все, что угодно.